Дильшат Харман: Живые вещи ушедших эпох
«Законы против роскоши… мне кажется, они унижают человеческое достоинство и говорят: „Знай свое место“. И, конечно, они хорошо вписываются в идею некой „предустановленности“ времен позднего Средневековья и раннего модерна».
На зимнюю «Шатологию» впервые приезжает Дильшат Харман — искусствовед, исследовательница костюма, соавтор книги «Страдающее Средневековье». Мы в нетерпении и предвкушении, а чтобы ждать было не так томительно, расспросили Дильшат про ее курс: выяснили, что общего между модой Возрождения и современными социальными кодами; узнали, насколько достоверны современные интерпретации одежды прошлого; поговорили о том, как связаны одежда и идентичность человека.
Есть тарелки, но нет аппетита.
Есть обручальные кольца, но нет взаимности
по меньшей мере уже триста лет.
Есть веер — где румянец?
Есть мечи — где гнев?
И лютня не звенит в сумерках.
Из-за отсутствия вечности собраны
десять тысяч старых вещей.
Замшелый сторож дремлет сладко,
свесив усы над витриной.
Металл, глина, птичье перышко
тихо празднуют триумф во времени.
Хохочет только шпилька, принадлежавшая хохотушке из Египта.
Корона пережила голову.
Проиграла перчатке ладонь.
Победил ногу правый ботинок.
Что до меня, я живу, пожалуйста, верьте.
Мое соревнование с одеждой продолжается.
А как она сопротивляется!
А как ей хочется пережить!
«Музей», Вислава Шимборская
(перевод Ольги Чепельской)
«Шатология»: Мы будем говорить об одежде как о своеобразном свидетеле времени. Но насколько ясно зрители Ренессанса и раннего Нового времени считывали с картин костюмные коды, значение украшений и других символов?
Дильшат Харман: Такой «костюмный код» довольно редко был сознательно закодированным посланием. На портретах XVI–XVII веков можно встретить необычные украшения — с буквами, символами, особенно на аристократических портретах, но чаще всего в них не было загадки для избранных, как мы привыкли думать сейчас. Часто трактовки XIX–XX веков основаны на догадках, когда забывается оригинальный смысл. Скажем, есть один портрет, про который долго думали, что это портрет королевы Елизаветы I, будто бы беременной. Но потом оказалось, что это не она, а все «тайные знаки» в одежде, которые находили исследователи, не означали практически ничего. Конечно, цвета и символы имели свои значения, считывались легко, но со временем и поколениями понимание терялось. На самом деле то же самое происходит и у нас сейчас, потому что значение даже самой простой одежды быстро меняется. Например, мини-юбка в 1990-х ассоциировалась с вызовом, а лет пять спустя стала обыденной вещью. В XVI веке изменения были не столь стремительны, но они были: например, в начале века шляпа для женщины была чем-то непредставимым, потому что считалась мужским аксессуаром, но через пятнадцать лет стала нормой для благородных и богатых дам. Поэтому именно контекст — страна, город, год — во многом определяет смысл портрета.
Дильшат Харман: Такой «костюмный код» довольно редко был сознательно закодированным посланием. На портретах XVI–XVII веков можно встретить необычные украшения — с буквами, символами, особенно на аристократических портретах, но чаще всего в них не было загадки для избранных, как мы привыкли думать сейчас. Часто трактовки XIX–XX веков основаны на догадках, когда забывается оригинальный смысл. Скажем, есть один портрет, про который долго думали, что это портрет королевы Елизаветы I, будто бы беременной. Но потом оказалось, что это не она, а все «тайные знаки» в одежде, которые находили исследователи, не означали практически ничего. Конечно, цвета и символы имели свои значения, считывались легко, но со временем и поколениями понимание терялось. На самом деле то же самое происходит и у нас сейчас, потому что значение даже самой простой одежды быстро меняется. Например, мини-юбка в 1990-х ассоциировалась с вызовом, а лет пять спустя стала обыденной вещью. В XVI веке изменения были не столь стремительны, но они были: например, в начале века шляпа для женщины была чем-то непредставимым, потому что считалась мужским аксессуаром, но через пятнадцать лет стала нормой для благородных и богатых дам. Поэтому именно контекст — страна, город, год — во многом определяет смысл портрета.
На курсе мы как раз научимся восстанавливать этот контекст, понимать, насколько то, что мы видим, необычно или, наоборот, распространено в исследуемом времени.
«Ш.»: То есть, ничего не зная о картине, мы тем не менее можем определить страну, эпоху и социальный статус человека по одежде?
Д. Х.: Да, при некоторой подготовке можно определить социальный класс или страну. Без специального знания истории костюма, конечно, будет сложно — мне, например, сложно понять, что означает та или иная одежда на китайских изображениях. Но если изучать костюм, задача становится намного проще: можно определить положение в обществе, семейный статус женщины, а иногда даже детали биографии. Это как навык — к концу курса с этим все справляются.
«Ш.»: Одна из лекций курса посвящена «Маленькой книжечке одежды», которую аугсбургский бухгалтер Маттеус Шварц, типичный представитель своего слоя, вел на протяжении всей жизни, описывая приобретенные им наряды. А сколько нарядов за всю жизнь приобретал такой типичный бухгалтер?
Д. Х.: Точных подсчетов именно для нашего героя я нигде не встречала, но в целом количество предметов одежды для людей XVI–XVII веков восстановимо: есть инвентари, описи имущества и завещания, а в них, как правило, перечисляется одежда, которая была в собственности у того или иного человека. У ремесленников обычно было до десяти рубашек, у мастеров — до двадцати, у патрициев больше. Например, у нюрнбергского патриция Виллибальда Пиркгеймера, друга Дюрера, — сорок три рубашки и двадцать семь воротничков, плюс несколько верхних плащей и дублетов. Аксессуаров — по семь — десять: пояса, сумочки, шляпы, сеточки для волос. Не знаю, много это или мало на наш сегодняшний взгляд, но мне кажется, что в сущности сопоставимо, особенно в том, что касается богатых людей, с современным гардеробом.
У мужской одежды того времени, впрочем, как и у женской, был принцип нескольких слоев. Нижний слой — рубашка, потом на нее надевался какой-нибудь жилет, если холодно, или сразу дублет. А сверху на дублет — верхний плащ. То есть, чтобы отправиться на какое-нибудь формальное мероприятие, нужно было надеть как минимум три слоя одежды. А работали мужчины часто в одних только рубашках (но, конечно, у них были еще штаны-чулки, на которые сверху натягивали штаны пошире, похожие на наши шорты). Богатые меняли рубашку ежедневно, стирали часто. Иметь только две рубашки означало бедность, одну — нищету. На одной карикатуре XVIII века женщина легкого поведения стирает свою единственную рубашку — то есть это одновременно и эротическая картинка, и социальная сатира. Эта ситуация немного изменилась только в XX веке.
Д. Х.: Да, при некоторой подготовке можно определить социальный класс или страну. Без специального знания истории костюма, конечно, будет сложно — мне, например, сложно понять, что означает та или иная одежда на китайских изображениях. Но если изучать костюм, задача становится намного проще: можно определить положение в обществе, семейный статус женщины, а иногда даже детали биографии. Это как навык — к концу курса с этим все справляются.
«Ш.»: Одна из лекций курса посвящена «Маленькой книжечке одежды», которую аугсбургский бухгалтер Маттеус Шварц, типичный представитель своего слоя, вел на протяжении всей жизни, описывая приобретенные им наряды. А сколько нарядов за всю жизнь приобретал такой типичный бухгалтер?
Д. Х.: Точных подсчетов именно для нашего героя я нигде не встречала, но в целом количество предметов одежды для людей XVI–XVII веков восстановимо: есть инвентари, описи имущества и завещания, а в них, как правило, перечисляется одежда, которая была в собственности у того или иного человека. У ремесленников обычно было до десяти рубашек, у мастеров — до двадцати, у патрициев больше. Например, у нюрнбергского патриция Виллибальда Пиркгеймера, друга Дюрера, — сорок три рубашки и двадцать семь воротничков, плюс несколько верхних плащей и дублетов. Аксессуаров — по семь — десять: пояса, сумочки, шляпы, сеточки для волос. Не знаю, много это или мало на наш сегодняшний взгляд, но мне кажется, что в сущности сопоставимо, особенно в том, что касается богатых людей, с современным гардеробом.
У мужской одежды того времени, впрочем, как и у женской, был принцип нескольких слоев. Нижний слой — рубашка, потом на нее надевался какой-нибудь жилет, если холодно, или сразу дублет. А сверху на дублет — верхний плащ. То есть, чтобы отправиться на какое-нибудь формальное мероприятие, нужно было надеть как минимум три слоя одежды. А работали мужчины часто в одних только рубашках (но, конечно, у них были еще штаны-чулки, на которые сверху натягивали штаны пошире, похожие на наши шорты). Богатые меняли рубашку ежедневно, стирали часто. Иметь только две рубашки означало бедность, одну — нищету. На одной карикатуре XVIII века женщина легкого поведения стирает свою единственную рубашку — то есть это одновременно и эротическая картинка, и социальная сатира. Эта ситуация немного изменилась только в XX веке.
«Ш.»: Это опровергает устоявшийся стереотип, что до XIX века царили немытое тело и грязная одежда…
Д. Х.: Да, эти стереотипы уже многократно опровергались, но они живучи. В XVI веке и ранее уже существовали книги с советами по здоровому образу жизни: мыться каждую неделю, менять белье хотя бы раз в два дня — вполне нормальные рекомендации. Везде работали общественные и частные бани, их было много даже в небольших городах. Конечно, стандарты чистоты были другими, но мыться раз в год — такого никто бы не выдержал. Люди были, в нашем понимании, достаточно чистыми, регулярно меняли нижнее белье или хотя бы воротнички, причем это касалось и мирян, и клириков.
«Ш.»: А был ли мужской парадный костюм на портретах так же биографичен, как портрет Марии Стюарт, о котором тоже пойдет речь на курсе?
Д. Х.: Портрет в целом не отражает всю полноту одежды, которой человек владел. Например, существуют вязаные жилеты и камзолы, они сохранились в небольшом количестве в музеях, но это — нижняя одежда для тепла, и потому на портретах ее не увидишь. Датская исследовательница Май Ринггард предположила, что такую теплую поддевку можно разглядеть на портрете Перниллы Оттесдаттер 1654 года, но этим исчерпываются известные нам примеры. Одежда и аксессуары на портрете — это всегда важно, это маркировка социального статуса человека, принадлежности к какому-то роду. Если это женщина, то обязательно нужно показать, замужем она или нет, вдова или девушка.
Д. Х.: Да, эти стереотипы уже многократно опровергались, но они живучи. В XVI веке и ранее уже существовали книги с советами по здоровому образу жизни: мыться каждую неделю, менять белье хотя бы раз в два дня — вполне нормальные рекомендации. Везде работали общественные и частные бани, их было много даже в небольших городах. Конечно, стандарты чистоты были другими, но мыться раз в год — такого никто бы не выдержал. Люди были, в нашем понимании, достаточно чистыми, регулярно меняли нижнее белье или хотя бы воротнички, причем это касалось и мирян, и клириков.
«Ш.»: А был ли мужской парадный костюм на портретах так же биографичен, как портрет Марии Стюарт, о котором тоже пойдет речь на курсе?
Д. Х.: Портрет в целом не отражает всю полноту одежды, которой человек владел. Например, существуют вязаные жилеты и камзолы, они сохранились в небольшом количестве в музеях, но это — нижняя одежда для тепла, и потому на портретах ее не увидишь. Датская исследовательница Май Ринггард предположила, что такую теплую поддевку можно разглядеть на портрете Перниллы Оттесдаттер 1654 года, но этим исчерпываются известные нам примеры. Одежда и аксессуары на портрете — это всегда важно, это маркировка социального статуса человека, принадлежности к какому-то роду. Если это женщина, то обязательно нужно показать, замужем она или нет, вдова или девушка.
Для мужчин семейный статус не так критичен, его сложнее определить по портрету. Но вообще официальные портреты — это парадные наряды, совсем не повседневная жизнь. В голландских работах XVII века хорошо видна разница: на официальных портретах все могут быть в черном, но жанровая живопись уже показывает гораздо большее разнообразие цветов. Поэтому мы должны все время сопоставлять разные типы визуальных источников и, конечно, сравнивать с текстами описей имущества, завещаний, проповедей, которые обличают те или иные модные виды одежды.
«Ш.»: Еще одна довольно интригующая тема курса — халат. Он ассоциируется со свободным временем, но не обязательно с отдыхом. В чем тут разница?
Д. Х.: Халат в искусстве — одна из моих любимых тем. Сейчас халат ассоциируется с отдыхом после душа, с домашней одеждой для расслабления, может быть, даже с ленью, как у Ильи Ильича Обломова. А в XVI–XVIII веках появление халата было связано с Японией — роскошные халаты были подарками японского правительства, символом высокого статуса. Сначала их могли носить только избранные, и хотя они были домашней одеждой, но надевались поверх рубашки, камзола и штанов и были вполне уместными для приема гостей. Такой халат показывал не только богатство, но и большую общественную значимость — человек не работал физически, но делал важное для страны. Потом халаты стали более доступными, но все равно долго оставались дорогой и статусной одеждой. И только в конце XVIII века халат стал настолько распространенным, что постепенно превратился в одежду для домашнего отдыха.
«Ш.»: Еще одна довольно интригующая тема курса — халат. Он ассоциируется со свободным временем, но не обязательно с отдыхом. В чем тут разница?
Д. Х.: Халат в искусстве — одна из моих любимых тем. Сейчас халат ассоциируется с отдыхом после душа, с домашней одеждой для расслабления, может быть, даже с ленью, как у Ильи Ильича Обломова. А в XVI–XVIII веках появление халата было связано с Японией — роскошные халаты были подарками японского правительства, символом высокого статуса. Сначала их могли носить только избранные, и хотя они были домашней одеждой, но надевались поверх рубашки, камзола и штанов и были вполне уместными для приема гостей. Такой халат показывал не только богатство, но и большую общественную значимость — человек не работал физически, но делал важное для страны. Потом халаты стали более доступными, но все равно долго оставались дорогой и статусной одеждой. И только в конце XVIII века халат стал настолько распространенным, что постепенно превратился в одежду для домашнего отдыха.
При этом параллельно существовала тема рабочего халата: он выглядит по-другому, это такая свободная одежда, которую начали надевать художники, чтобы комфортно работать в мастерской. Его надевали и ученые, чтобы греться во время долгой работы за столом в холодной комнате. В то же время существует знаменитый портрет Хелены Фаурмент, второй жены Питера Пауля Рубенса, ошибочно названный «Шубка», для которого она позирует полностью обнаженной, если не считать халата, отороченного мехом. Тут защита от холода соединяется с роскошью и эротикой. Так что халаты были разными, обозначали они разное, но только не отдых в привычном нам смысле.
«Ш.»: Есть ли в современной моде преемственность правил того времени, или сейчас все абсолютно иначе?
Д. Х.: Не знаю, есть ли смысл говорить о правилах в сегодняшнем мире, скорее, о каких-то принципах, отличающихся от региона к региону и от страны к стране. А в Европе XVI–XVII веков действительно существовали «законы против роскоши», централизованные или городские, определявшие, кто и что может носить. Здесь было два критерия — социальное положение и доход: определенные виды мехов, тканей (например, парчу), дорогие украшения часто разрешалось носить только высшей знати.
«Ш.»: Есть ли в современной моде преемственность правил того времени, или сейчас все абсолютно иначе?
Д. Х.: Не знаю, есть ли смысл говорить о правилах в сегодняшнем мире, скорее, о каких-то принципах, отличающихся от региона к региону и от страны к стране. А в Европе XVI–XVII веков действительно существовали «законы против роскоши», централизованные или городские, определявшие, кто и что может носить. Здесь было два критерия — социальное положение и доход: определенные виды мехов, тканей (например, парчу), дорогие украшения часто разрешалось носить только высшей знати.
Купцы и члены их семей, даже очень богатые, не имели права на такие статусные ткани и аксессуары. За нарушения были штрафы, действовала полиция нравов, а запрет существовал даже для портретов или эпитафий.
К концу XVIII века регуляции ушли — сейчас такой системы нет, максимум — запреты на слишком непристойный или грязный вид в общественных местах. Одежда теперь чаще выражает индивидуальность, а не социальную или национальную принадлежность, хотя в некоторых случаях сохраняет эти функции. Тогда мода шла сверху вниз: сначала аристократы, затем остальные — эту цепочку можно сравнить с тем, что происходит сейчас, когда новые тренды первыми примеряют обеспеченные люди, а затем они доходят до масс-маркета. Тем не менее никто уже не запретит людям победнее носить одежду из более дорогих материалов, как это было в XVI–XVII веках.
«Ш.»: Какие ограничения или правила вам особенно запомнились или показались странными?
Д. Х.: Уже упомянутые законы против роскоши не перестают меня огорчать и даже раздражать, когда я читаю о них, — мне кажется, это одно из тех ограничений, которые как будто унижают человеческое достоинство и говорят: «Знай свое место». Конечно, они хорошо вписываются в концепцию иерархии времен позднего Средневековья и раннего модерна, а в случае с протестантизмом — и «предустановленности». Мне кажется, что они связаны с некоторой невозможностью изменить свое предназначение. Например, если ты купец, то ты можешь разбогатеть, войти в городской совет, получить право носить золотую цепь и гаун (верхний плащ) с мехом куницы. Но на этом все. Еще выше ты подняться не сможешь, носить другие меха не сможешь. То, что ты носишь, не только определяет тебя, но и сдерживает.
«Ш.»: Какие ограничения или правила вам особенно запомнились или показались странными?
Д. Х.: Уже упомянутые законы против роскоши не перестают меня огорчать и даже раздражать, когда я читаю о них, — мне кажется, это одно из тех ограничений, которые как будто унижают человеческое достоинство и говорят: «Знай свое место». Конечно, они хорошо вписываются в концепцию иерархии времен позднего Средневековья и раннего модерна, а в случае с протестантизмом — и «предустановленности». Мне кажется, что они связаны с некоторой невозможностью изменить свое предназначение. Например, если ты купец, то ты можешь разбогатеть, войти в городской совет, получить право носить золотую цепь и гаун (верхний плащ) с мехом куницы. Но на этом все. Еще выше ты подняться не сможешь, носить другие меха не сможешь. То, что ты носишь, не только определяет тебя, но и сдерживает.
Мне интересно находить в модных практиках и в культуре одежды XVI–XVII веков параллели к сегодняшней ситуации. Часто нам кажется, что о серьезных изменениях в этой области можно говорить только начиная с XX века, но это не так. Возьмем, например, малоизвестную историю борьбы европейских женщин за то, чтобы носить менее закрывающий волосы головной убор. В XV веке в североевропейских странах женщина, выйдя замуж, должна была полностью покрывать волосы, ничего нельзя было показывать (это как платок в современном Иране). Более того, в Швейцарии и Германии существовали головные уборы специально для церкви, которые закрывали подбородок, а иногда и рот — своего рода визуализация и материализация слов апостола Павла «Жены ваши в церквах да молчат».
Традиция особых головных уборов для церкви существовала долго: например, в Базеле и Цюрихе женщин штрафовали за его отсутствие вплоть до начала XIX века. Ограничения ослабевали, но не сами собой — для этого женщинам необходимо было обрести свой голос, заявить о своих желаниях носить те головные уборы, которые им нравились, и украшать их по своему усмотрению. Это один из примеров того, как история одежды и моды связана с историей свободы. Об этом мы тоже поговорим на «Шатологии».
Традиция особых головных уборов для церкви существовала долго: например, в Базеле и Цюрихе женщин штрафовали за его отсутствие вплоть до начала XIX века. Ограничения ослабевали, но не сами собой — для этого женщинам необходимо было обрести свой голос, заявить о своих желаниях носить те головные уборы, которые им нравились, и украшать их по своему усмотрению. Это один из примеров того, как история одежды и моды связана с историей свободы. Об этом мы тоже поговорим на «Шатологии».
«Ш.»: Вы прислали чудесное стихотворение, которое вынесено в эпиграф. Расскажите, пожалуйста, немного про него и про Виславу Шимборскую.
Д. Х.: Вислава Шимборская — выдающаяся польская поэтесса XX века, ее много переводили на русский и английский. Ее стихотворение «Музей» напрямую связано с нашим курсом «Одежда и время»: вещи живут дольше своих владельцев, оказываются в музеях. И это интересный парадокс: мы ощущаем себя владельцами своей одежды или аксессуаров, но часто именно они, несмотря на всю хрупкость, переживают нас. В то же время для последующих поколений они становятся безликими, если теряется связь с их прежней жизнью. Одна из задач историка костюма — найти эту связь, понять, какое значение тот или иной предмет одежды мог иметь для владелицы или владельца, понять, как его перешивали, украшали, представить себе, какого он изначально был цвета, как менялся. Все это можно восстановить, привлекая различные источники, в том числе и визуальные, и тогда вещь становится ближе, помогает понять эмоции и биографию ее владельца. Я думаю, что удовольствие от любимой одежды — универсальная штука во все времена. И если мы будем всегда это иметь в виду, то сможем понять далеких от нашего времени людей. На «Шатологии» я хочу показать, как одежда может стать для нас оптикой, через которую мы лучше узнаем мир — и прошлый, и сегодняшний.
Д. Х.: Вислава Шимборская — выдающаяся польская поэтесса XX века, ее много переводили на русский и английский. Ее стихотворение «Музей» напрямую связано с нашим курсом «Одежда и время»: вещи живут дольше своих владельцев, оказываются в музеях. И это интересный парадокс: мы ощущаем себя владельцами своей одежды или аксессуаров, но часто именно они, несмотря на всю хрупкость, переживают нас. В то же время для последующих поколений они становятся безликими, если теряется связь с их прежней жизнью. Одна из задач историка костюма — найти эту связь, понять, какое значение тот или иной предмет одежды мог иметь для владелицы или владельца, понять, как его перешивали, украшали, представить себе, какого он изначально был цвета, как менялся. Все это можно восстановить, привлекая различные источники, в том числе и визуальные, и тогда вещь становится ближе, помогает понять эмоции и биографию ее владельца. Я думаю, что удовольствие от любимой одежды — универсальная штука во все времена. И если мы будем всегда это иметь в виду, то сможем понять далеких от нашего времени людей. На «Шатологии» я хочу показать, как одежда может стать для нас оптикой, через которую мы лучше узнаем мир — и прошлый, и сегодняшний.
Заявка на участие
в программе «Зима в Бургундии»
шато Le Sallay • 3 – 9 января'26
Нажимая на кнопку, вы даете согласие на обработку персональных данных и соглашаетесь c политикой конфиденциальности
Вопрос
о программе «Зима в Бургундии»
шато Le Sallay • 3 – 9 января'26
Нажимая на кнопку, вы даете согласие на обработку персональных данных и соглашаетесь c политикой конфиденциальности