Частый отзыв после таких программ: «Теперь я могу лучше разговаривать с бабушкой или прабабушкой, теперь я понимаю, что от меня хочет теща. Я не принимаю ее точку зрения, но понимаю, что на самом деле за этим стоят определенные культурные нормы».

«Шатология» пройдет в мае, и хочется поговорить про весну как ритуальное время для знакомств.

Народы, которые занимались земледелием (в том числе и многие индоевропейцы), зависели от урожая и, значит, от природных циклов. Поэтому именно среди земледельцев были развиты календарные обряды, конечная цель которых — магическое влияние на фертильность природы. У многих земледельческих народов Евразии годовой цикл начинается с весенних праздников, которые приходятся на день весеннего равноденствия (как Навруз) или майские праздники, то есть ровно на дни «Шатологии». Плодородие земли было очень важно для земледельцев, и поэтому ритуалы имели сексуальную составляющую. Более архаический смысл этих ритуалов — действия, направленные на пробуждение плодородия земли. Вот почему под праздничным деревом надо целоваться, а вокруг него пляшут молодые парни и девушки, вытворяя что-то эротическое.

Эти праздники так или иначе сохранились, но сейчас они — просто повод отдохнуть и повеселиться. Хотя можно посмотреть, сколько детей зачато во время весенних ритуалов. Я подозреваю, что до середины ХХ века процент зачатий, которые приходятся на этот период, был ощутимо выше, чем в любой другой сезон.

Эмоции любви и привязанности — то, что формировалось в процессе эволюции. А можно ли выделить какие-то более и менее любящие сообщества? Стереотипы про любвеобильные нации и нордический характер сюда попадают?

Нет, есть совершенно разные параметры. В антропологической науке принята градация степеней сексуальной свободы в разных культурах. Соответственно, степень разрешенности добрачных сексуальных связей, адюльтера в том или ином сообществе можно рассчитать, и это четко связано с экономикой, типом хозяйства, отсутствием или наличием рабовладения.


Не надо путать то, как мы выражаем эмоции, со степенью сексуальных свобод. Нам кажется, что в этом смысле люди — существа биологически универсальные, что мы все, как единый человеческий род, выражаем свои эмоции одинаково. Но это не так. В одних странах (например, в Северной Америке, Западной Европе) привычка улыбаться при встрече — необходимый знак начала коммуникации. Если ты этого не делаешь — ты нарушаешь церемониал. Но в других странах широко улыбающийся человек воспринимается как дурак или притворщик.


Поцелуи в разных странах воспринимаются по-разному. Где-то поцелуй в губы — это нормально, где-то, как в некоторых странах Океании, это ужасно неприлично и надо касаться друг друга носом. Но прямо сейчас происходят миметические и эмоциональные изменения, это хорошо видно во взаимодействии со старшим поколением. Я думаю, что многие из читающих это интервью много раз выслушивали замечания от бабушек и дедушек из серии «Смеетесь не так, рот не закрываете, улыбаетесь не там, девушка должна держать глаза опущенными при разговоре» и прочие такого рода вещи. Как раз они очень быстро меняются.

Кстати, о бабушках. Вы в описании программы бабушку упоминаете особняком. Это и правда настолько фундаментальный элемент общества, что про нее стоит поговорить отдельно?

Да, фундаментальный и интересный. Мы все знаем шутку про образцовую советскую семью — бабушка, мама и внучка: как правило, три женских поколения живут вместе, мужчин в этой семье постоянно нет, они появляются эпизодически. Но это не совсем шутка — демографический рисунок советской семьи часто был именно таким. А еще это не шутка в том смысле, что появление бабушки позволило человечеству выжить.

Если мы составим занудный график и посмотрим на возраст фертильности самок, то выясняется, что у всех обезьян и всех млекопитающих самка либо фертильна, либо она умерла. Возраст конца фертильности фактически совпадает с возрастом смертности у самок. А у человека половина жизни женщины — пострепродуктивный период. Это удивительный факт, он требует объяснения.

Антрополог Кристен Хоукс сформулировала так называемую гипотезу бабушки, согласно которой в проточеловеческих семьях очень рано, еще когда мы не были отдельным видом, у женщин постепенно начал удлиняться пострепродуктивный возраст — потому что наличие женщины, у которой уже нет своих маленьких детей, но которая будет заботиться о детях своей дочери, сильно повышает вероятность выжить для этих детей.


А теперь давайте посмотрим на проблему шире. Родительская пара возникает в ходе эволюции как адаптация к длинному периоду детской несамостоятельности. Ребенок не может выжить сам. С одним родителем шансы повыше, но даже два родителя — все еще без гарантий. Поэтому часто культура старается изобрести еще одного «родителя».

Есть общества, где существует несколько типов отцов: есть биологический отец, а есть социальный, и нередко это разные люди. Например, у некоторых индейцев Амазонии — там очень тяжелая жизнь, племена находятся на грани вымирания, и ребенок имеет гораздо больший шанс дожить до совершеннолетия, если какой-то еще мужчина будет приносить в семью рыбу или мясо либо возьмет на себя ответственность, если основной отец умрет. Поэтому девушка, забеременев, перечисляет перед всей деревней своих сексуальных партнеров (может быть, и вымышленных). Соответственно, тот, кто назван вторым (или третьим, или пятым) отцом, должен отдавать «алименты» (рыбой или помощью). Отказаться он не может — в этом случае его заклеймят как плохого и жадного любовника. Это страшное проклятие, и проще отделаться рыбой, иначе сексуальная карьера этого мужчины остановится.


Но вообще почти любому обществу нужно много активных, хорошо образованных взрослых, которые могли бы заботиться о детях. Поэтому мужчина или женщина, которые не имеют своих детей, а вкладываются в воспитание детей партнера, брата, сестры — это хороший, правильный взрослый с точки зрения эволюции. На этом основана одна из теорий закрепления институтов гомосексуальной связи в человеческих обществах: важно наличие взрослых, которые, не имея своих детей, будут вкладываться в воспитание чужих.

Есть ли связь между интенсивностью переживаний и разрешением на открытое проявление эмоций?

Есть хорошая монгольская поговорка: «Как бы внутри огонь ни горел, дым из ноздрей выходить не должен». В одних культурах учат сдерживанию эмоций в повседневности. В других культурах их можно проявлять исключительно в ритуальном аспекте, то есть поплакал или попел частушки на похоронах или свадьбе, и хватит. Ну и, соответственно, есть культуры, где контроль над чувствами ослаблен.


Для социальной антропологии здесь важен вопрос «Зачем?». Зачем возникли ритуалы или запреты, и какие бонусы они приносят данному сообществу? Например, регуляция эмоций очевидно полезна. Возьмем похороны в северной русской деревне и даже шире — у восточных славян. На похороны приглашают специальную плакальщицу, которая завывает, устраивает так называемый «покойнишный вой», и все должны выть. Она перестает — и все перестали. Зачем это надо? Эта женщина выполняет важную функцию — она регулирует эмоции, указывает, сколько и как плакать. Потому что если человек будет постоянно плакать и действовать под влиянием горя, то, скорее всего, оставшиеся на его попечении дети умрут от голода. Чтобы такого не происходило, эмоции должны регулироваться. Должно быть время их выражения — желательно коллективного, в пространстве ритуала. А в оставшееся время надо их контролировать, чтобы выживали слабые и зависимые.

Получается, когда вопрос выживаемости стоит не так остро, то можно меньше контролировать эмоции?

Грубо говоря, да. Но есть одна интересная зависимость: в самых разных странах, от Древнего Рима до Японии, чем статуснее и иерархичнее общество, тем, как правило, лучше в нем контролируются эмоции. Мы все что-то знаем про самураев — из кино Куросавы, из книг, — но ровно так же жили французские аристократы XVII века: они должны были виртуозно управлять эмоциями, виртуозно флиртовать, при этом никогда не проявлять свои подлинные чувства. И на владении чувствами строилось некоторое отличие «нас» от «других».


Но идея, что мы свободно выражаем свои чувства — иллюзия. Они у нас, образованных европейских людей начала XXI века, гораздо меньше привязаны к определенным ритуалам, но это не значит, что мы полностью свободны. У нас тоже существует много запретов и жестких предписаний.

Вы сказали, что в некоторых странах широко улыбающийся человек воспринимается как дурак или притворщик. Почему?

Когда я в 2004 году поехала в Принстон на стажировку, одна знакомая дала мне ценный совет. «Улыбайтесь, — сказала она, — улыбайтесь изо всех сил». Русские с точки зрения американцев мало улыбаются, и это их напрягает.


Дело в том, что улыбка эволюционировала как универсальный сигнал честности, ее основная функция — снятие агрессии. Но этот знак можно без труда подделать, поскольку улыбку легко произвести. Авторы одной смелой статьи выдвинули гипотезу: легкость производства улыбки может в некоторых условиях привести к снижению доверия к этому сигналу, а одной из предпосылок скептического отношения к искренности улыбки является чрезмерная коррупция в обществе. В сильно коррумпированных обществах люди относительно часто сталкиваются с нечестным поведением, и поэтому скептицизм в отношении позитивных намерений, лежащих в основе улыбки, может быть вполне обоснованным. И чем выше индекс коррупции в стране, тем больше улыбающиеся люди будут восприниматься как нечестные. Авторы исследования прогнали фотографии улыбающихся и не улыбающихся людей через пять тысяч респондентов из сорока четырех культур. И чем выше показатель в индексе восприятия коррупции (то есть чем сильнее люди считают, что вокруг все воруют или делают все по блату), тем больше вероятность, что улыбающийся человек будет восприниматься как неискренний, а постоянная улыбка на лице будет раздражать.

Подводя итог: эмоции, ритуалы и разнообразные типы социальных связей – неисчерпаемые темы для исследований и обсуждений. Обо всем этом и не только мы будем говорить на программе.